Психология науки

Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Это старая версия этой страницы, сохранённая Markandeya (обсуждение | вклад) в 23:37, 10 июля 2013 (→‎Мошенничество в науке). Она может серьёзно отличаться от текущей версии.
Перейти к навигации Перейти к поиску

Психология науки — отрасль, исследующая психологические факторы научной деятельности в целях увеличения её эффективности и трактующая эти факторы на основе понимания науки в качестве социально организованной системы особой разновидности духовной деятельности, результаты которой отражают реальность в формах, подчиняющихся эмпирическому и логическому контролю[1]. Психология науки тесно связана с другими направлениями науковедения: логикой науки, историей науки, социологией науки, организацией науки, экономикой науки, этикой науки. Психология науки является одним из самых молодых ответвлений психологического познания. В противоположность другим отраслям психологической науки, чьи основные понятия и методы давно нашли эффективное приложение в бизнесе, политике, образовании, рекламе, психология науки в настоящее время делает только первые шаги, оставаясь аморфной и плохо очерченной областью знания[2]. В 2006 году была создана первая научная организация, занимающаяся вопросами психологии науки – International Society for the Psychology of Science and Technology (ISPST)[3]. В 2008 году эта организация начала выпускать первый в мире рецензируемый журнал по психологии науки, выходящий два раза в год, – Journal of Psychology of Science and Technology (JPST)[4].

Задачи психологии науки

В число задач психологии науки входят следующие[1]:

  • анализ психологических механизмов индивидуального и коллективного создания научных знаний;
  • решение вопросов психологической подготовки научного персонала, диагностики его личностных качеств и формирования требуемых психологических установок;
  • разработка проблематики возрастной динамики научного творчества;
  • изучение психологических аспектов коммуникаций между учёными, а также вопросов, связанных с восприятием и оценкой новых идей;
  • изучение психологических аспектов автоматизации и компьютеризации научных исследований.

Психология научного познания

Особенности научного мышления

Хотя науковедение учитывает коллективный характер современной научной деятельности, важнейшая роль при изучении научного познания отводится конкретным людям, поскольку любой акт научного мышления основан на индивидуальном мышлении учёного, подчинённом психологическим закономерностям. Существуют две точки зрения на особенности научного мышления: представление научной мысли как творческого процесса и как реализации готовых алгоритмов[5]. В психологии науки большое внимание уделяется творческой составляющей, которая носит преимущественно бессознательный характер. В истории науки было накоплено множество свидетельств того, что творческое мышление преимущественно оперирует зрительными образами, а не словами в их устной или письменной форме[6]. Тем не менее, в науке достаточно распространены и другие формы мыслительного процесса. Психологические исследования показали, что большинство учёных используют несколько форм мышления, но при этом каждый из них обычно отдаёт предпочтение какой-то одной форме, причём выбор зависит как от особенностей индивида, так и от отрасли науки, к которой он принадлежит. К примеру, физики и особенно биологи гораздо чаще используют образное мышление по сравнению с представителями гуманитарных наук[7].

Механизм творческого мышления, базирующийся на оперировании зрительными образами, принижает роль формальной логики. Хотя логика может применяться при обработке результатов творческого мышления, существующие методы его развития нацелены на раскрепощение сознания от дискурсивных ограничений и на освобождение от стереотипов. Эмпирические исследования мышления учёных зафиксировали его систематические отклонения от формальной логики, тем самым разрушив миф о безукоризненной логичности научного мышления. Так, в исследовании, посвящённом сравнению мышления учёных с мышлением представителей других профессиональных групп, было установлено, что из всех участников только два не допускали логических ошибок, и оба оказались католическими священниками. Учёные же не только систематически нарушали правила формальной логики, но и демонстрировали незнание этих правил. Сравнение представителей физики, биологии, социологии и психологии показало, что наибольшая склонность к логически правильному мышлению была проявлена психологами, а наибольшее число логических ошибок было допущено физиками. В целом же было установлено, что «учёные не логичны или, по крайней мере, не более логичны, чем другие люди»[8].

Тем не менее, история научных открытий и анализ эффективности современной науки подтверждают полезность отклонения научной мысли от принципов формальной логики. Анализ М. Вертгеймера доказывает, что если бы Галилей и Эйнштейн ограничивались правилами формальной логики, они никогда не совершили бы своих открытий[9]. Более того, любую новую истину можно открыть лишь внелогическим путём[10].

Психологические исследования демонстрируют постоянное стремление людей воспринимать мир через призму причинно-следственных связей и вносить искусственный порядок даже в абсолютно неупорядоченные явления. Это стремление столь всеобъемлюще, что зачастую объяснение превращается из средства достижения каких-либо целей в самоцель. И из всех объяснений люди отдают явное предпочтение именно причинному объяснению. Эти качества человеческого ума со всей полнотой проявляются в науке. В некоторых случаях страстная любовь учёных к объяснениям достигает патологических размеров, приобретая характер паранойи. Б. Эйдюсон заявила, что «научное мышление можно охарактеризовать как институционализированное параноидальное мышление»[11], а М. Махони дал науке характеристику профессии, где «некоторые формы паранойи ... содействуют достижению успеха»[12][13].

Хотя наука часто старается представить себя в качестве самодостаточной системы познания, стоящей выше других подобных систем, научное мышление с давних пор широко и охотно пользуется продуктами обыденного познания[14]. Наука в течение всей её истории систематически превращала эти продукты в научное знание. Окружающая науку социальная среда во все времена являлась и продолжает являться источником научного знания, а не только его потребителем[15]. Это ведёт к ярко выраженной антропоморфности даже той части научного мышления, которая исследует природу. Гейзенберг по этому поводу сказал следующее: «наша привычная интуиция заставляет нас приписывать электронам тот же тип реальности, которым обладают объекты окружающего нас социального мира, хотя это явно ошибочно»[16][17].

Наука использует обыденное знание самыми разнообразными способами. В частности, теория дрейфа континентов попала в науку из сферы вненаучного познания. Используемые наукой виды обыденного знания могут быть разделены на две группы: специализированные виды знания (мифология, религия, алхимия и др.) и знания, приобретаемые человеком лично в его повседневной жизни. Специализированные виды раньше противопоставлялись науке. В них видели квинтэссенцию заблуждений, преднауку и даже антинауку, создающую препятствия для утверждения «научного мировоззрения». В настоящее время формируется новое отношение к специализированным системам вненаучного знания и их взаимосвязям с наукой.

Это объясняется тем, что системы знания, в течение длительного времени считавшиеся «иррациональными», показали на практике свои незаурядные возможности и такой способ осмысления реальности, которых лишена традиционная западная наука, то есть доказали свою особую рациональность, непривычную для западной науки. Ярким примером подобной перемены служит вхождение в моду так называемой восточной науки. Такие её порождения, как, к примеру, акупунктура и медитация, стали неотъемлемой частью западной культуры. В результате наука всё чаще сталкивается с необходимостью расширения своих критериев рациональности, признания нетрадиционных форм знания научными или, в крайнем случае, пусть и вненаучными, но не находящимися в противоречии с наукой, а оказывающими для неё пользу [18].

В этой связи в американской психологической науке развернулась обширная дискуссия между сторонниками модернизма и постмодернизма. Сторонники постмодернизма, хотя и находятся в настоящее время в меньшинстве, тем не менее, пользуются значительным признанием в академической среде, в правительстве США, а также в Американской Психологической Ассоциации. В ведущем журнале АПА под названием American Psychologist регулярно публикуются статьи, в высшей степени одобрительно оценивающие постмодернистский подход[19].

Методы стимулирования творческого мышления

Авторы первого российского учебного пособия по психологии науки выделили следующие методы, которые способны активизировать творческое мышление и, тем самым, повысить эффективность научной деятельности[20]:

  • Специфические методы (Инструментальные)
  1. Мозговой штурм;
  2. Синектика;
  3. Рабочие листы;
  4. Морфологический анализ;
  5. Алгоритм решения изобретательских задач (АРИЗ);
  • Неспецифические методы (Личностные)
  1. Групповая динамика;
  2. Трансцендентальная медитация;
  3. Методика формирования целостности и веры в себя;

Личность учёного

Взаимосвязь гениальности и психического здоровья

В психологии науки большое внимание уделяется вопросу о корреляции между результативностью деятельности учёного и состоянием его психики. В более широком контексте эта проблема может рассматриваться как взаимосвязь гениальности, проявленной индивидом в любой творческой сфере, и его психического здоровья.

В конце XIX - начале XX века в науке была достаточно распространена точка зрения, согласно которой любой гений представляет собой душевно больного человека. Этот взгляд был впервые наиболее последовательно выражен в работе Чезаре Ломброзо под названием «Genio e follia» (в русском переводе «Гениальность и помешательство») [21].

В дальнейшем психологи, и особенно охотно психиатры, возвращались к этой идее, пытаясь доказать наличие связи между высокой одарённостью в науке и психопатологией с помощью изощрённых методов отбора и обработки информации, почерпнутой из биографий известных учёных. В конце 1970-х годов Дж. Карлссон пытался доказать, что среди людей, способных на значительные творческие достижения, доля носителей «гена шизофрении» существенно больше, чем в среднем по популяции, и что именно наличие этого гена обусловливает их неординарный стиль научного мышления[22]. А. В. Юревич в статье, изданной в 2001 году, привёл высказывание одного российского психиатра о том, что в психиатрических лечебницах России «в одном отделении лежат, бывает, столько учёных мужей, профессоров, что впору симпозиумы в палатах проводить»[23].

Однако обнаружение связи между высоким уровнем творческого потенциала и безумием само по себе ничего не объясняет, поскольку возможно как влияние психопатологических факторов на творческий потенциал личности, так и обратное влияние высокого творческого напряжения, свойственного учёным, на проявление у них психических отклонений, в том числе и тех, которые иногда легко принять за серьёзные психические заболевания. Кроме того, продолжаются попытки выявить корреляцию между выдающимися достижениями и соматическими заболеваниями учёных, особенно теми заболеваниями, которые ведут к хроническому нарушению обмена веществ, стимулирующему деятельность головного мозга (к примеру, подагры). И даже если принять статистическую достоверность выводов о взаимосвязи одарённости с психическими или соматическими заболеваниями, то всё равно остаётся непонятным, почему одни безумцы становятся гениальными учёными, а другие – нет[24].

Поскольку одно из определений научного познания формулируется как стремление к определённости (выявление закономерностей, объяснений, связей между различными явлениями и т. д.), то для людей с повышенной тревожностью наука служит средством обретения подобной определённости. Такая точка зрения развивалась в том числе одним из основателей гуманистической психологии Абрахамом Маслоу. Он считал науку не только формой самоактуализации творческих личностей, но и проявлением невроза, и подчёркивал, что наука часто используется учёными как способ ухода от реальной жизни и как средство нахождения психологического убежища, из которого мир представляется более предсказуемым, безопасным и поддающимся контролю. При этом Маслоу разделял учёных на две группы – одна, многочисленная, группа стремится к покою и безопасности, вторая, малочисленная и имеющая высокую потребность в самоактуализации, проявляет склонность к риску и пытается совершать научные революции [25]. Эмпирические исследования обнаружили связь между характером научной деятельности и уровнем невротичности учёных [26]. Физики-теоретики с бо́льшим успехом преодолевают свою невротичность по сравнению с физиками-экспериментаторами, а «различие между биологами и физиками напоминает различие между навязчивой абцессией и истерией» [27].

Мошенничество в науке

Одним из распространённых мифов, касающихся способов научного познания, является образ учёного как подвижника, интересующегося только открытием истины и неуклонно выполняющего правила научной деятельности. Этот миф был поддержан Р. Мертоном, описавшим следующие нормы научной деятельности[28]:

  • объективность;
  • универсализм;
  • организованный скептицизм;
  • незаинтересованность;
  • коммунизм (не в политическом смысле слова).

М. Махони назвал образ учёного, полностью соответствующего этим нормам, «сказочным» и «карикатурным»[29], подчеркнув, что существо, которое соответствовало бы данному образу, следовало бы назвать представителем нового биологического вида – Homo Scientus[30]. М. Махони признался, что покушение на «сказочный» образ учёного дорого ему обошлось: его книгу отказывались напечатать восемнадцать раз, на него три раза писали доносы в Американскую психологическую ассоциацию и два раза пытались оттуда исключить[31]. Б. Эйдюсон высказала мнение, что если бы подобный «сказочный» образ отражал действительность, «учёные были бы крайне мазохистичными, самоотрицающими людьми, напоминающими мучеников»[32][33].

Однако история науки свидетельствует, что научное сообщество не только принуждает своих членов к объективности, но и систематически скрывает нарушения научной этики. Не только малоизвестные учёные, но и фигуры первой величины регулярно занимались подтасовкой эмпирических данных для «улучшения» своих теорий. В их число вошли столь известные классики науки, как Кеплер, Галилей, Ньютон и др. [34].

Научное сообщество пыталось защитить авторитет Г. Менделя, когда математик Р. Фишер привёл доказательства, что количественные данные, приведённые Менделем с целью подтвердить законы генетики, в принципе невозможны. В итоге было установлено, что Мендель вполне осознанно и умышленно пытался ввести в заблуждение научное сообщество для подтверждения своих идей, правильность которых он отстаивал.

Однако подобные случаи оцениваются исследователями неоднозначно. Зачастую учёные идут на подлог не для скрытия или искажения истины, а для ускорения её распространения. А. Маслоу по этому поводу сказал следующее: «мы часто называем учёного «талантливым» только потому, что он бывает прав, несмотря на недостаток данных»[35]. Иногда подобные подлоги способны ускорить развитие науки. Это является одной из причин, по которой научное сообщество довольно терпимо относится к нарушению научных норм.

Согласно исследованию, проведенному журналом New Scientist, только 10% учёных, уличённых в мошенничестве, было уволено со своих должностей. При этом выяснилось, что 194 из 201 респондента, опрошенного журналом, ранее сталкивались с аналогичными случаями[36]. Примерно половина подлогов впоследствии была выявлена: 20% мошенников от науки были «пойманы за руку» и ещё 20% добровольно покаялись в их совершении. И в том, и в другом случае выявление обмана не привело к крушению научной карьеры мошенников и вообще никак не сказалось на их дальнейшем судьбе[37].Подобная терпимость абсолютно не соответствует нормам научной этики, постулированным Р. Мертоном. Среди учёных, опрошенных М. Махони, 42 % заявили, что как минимум один раз встречались с подделкой данных в исследованиях, причём для биологов эта цифра составила 57%, для психологов – 41%, для социологов – 38%[38].

А. Кон, который обобщил множество примеров того, что он назвал «мошенничеством» в науке, сделал заключение, что это мошенничество является массовым, то есть представляет собой правило, а не исключение. Кон классифицировал научное мошенничество на три категории:

  • подлог – прямая подделка результатов исследования,
  • приукрашивание – искажение результатов исследований в нужном направлении;
  • стряпня – отбор тех данных, которые говорят в пользу гипотезы исследователя.

При этом важно учесть, что повсеместность нарушения научных норм доказывается тем, что зафиксированные случаи представляют собой лишь «верхушку айсберга», так как учёные стремятся скрыть свои нарушения. Таким образом, главные научные нормы, включая и самую непререкаемую из них – норму объективности – систематически нарушаются, причём в большинстве случаев эти нарушения не влекут наложения строгих санкций на нарушителей[39].

Литература

  • Аллахвердян А. Г., Мошкова Г. Ю., Юревич А. В., Ярошевский М. Г. Психология науки. Учебное пособие. — М.: Московский психолого-социальный институт: Флинта, 1998. — 312 с. — 4000 экз. — ISBN 5-89502-039-9.
  • Юревич А. В. Культурно-психологические основания научного знания // Проблема знания в истории науки и культуры / Молодцова Е. Н. — М.: Институт истории естествознания и техники Российской Академии Наук, 2001. — С. 155-192. — 224 с. — 1000 экз. — ISBN 5-89329-412-2.
  • Feist, G. J. (2006). The Psychology of Science and the Origins of the Scientific Mind. New Haven, CT: Yale University Press. ISBN 0-300-11074-X
  • Eiduson B. T. Scientists, their psychological world. — N. Y., 1962.
  • Gholson, B., Shadish, W.R., Neimeyer, R.A., & Houts, A.C. (Eds.) (1989). The psychology of science: Contributions to metascience. Cambridge: Cambridge University Press.ISBN 0-521-35410-2
  • Handbook of the Psychology of Science / Feist, G. J., Gorman, M. E. (Editors). — Springer Publishing Company LLC, 2013. — ISBN 978-0-8261-0623-0.
  • Mahoney M. J. Scientists as subjects: The psychological imperative. — Cambridge, 1976.
  • Maslow, A. The Psychology of Science: A Reconnaissance. — New York: Harper & Row, 1966.
  • Shadish, W., & Fuller, S. (1994). The social psychology of science. Guilford Press. ISBN 0-89862-021-X
  • Simonton, D. K. (1988). Scientific genius: A psychology of science. Cambridge, England: Cambridge University Press. ISBN 0-521-35287-8
  • B. Gholson Shadish Jr., W. R., Neimeyer, R. A., & Houts, A. C. (Eds.), Psychology of science: Contributions to metascience (pp. 342–366). Cambridge: Cambridge University Press. ISBN 0-521-35410-2

Примечания

  1. 1 2 С. Ю. Головин. Психология науки // Словарь практического психолога / С. Ю. Головин. — Москва: АСТ, Харвест, 1998.
  2. Психология науки, 1998, с. 5-6..
  3. Handbook of the Psychology of Science, 2013, p. xi..
  4. Greg Feist. Overview of the International Society for the Psychology of Science and Technology (ISPST) // Psychology International. — American Psychological Association, 2008. — Vol. 19, № 2.
  5. Психология науки, 1998, с. 28..
  6. Maslow, 1966, p. 123..
  7. Психология науки, 1998, с. 33..
  8. Tweney R. D., Yachanin S. A. Can scientists rationally access conditional inferences // Social studies of science. — 1985. — Vol. 15, № 1. — P. 155-175.
  9. Вертгеймер М. Продуктивное мышление. — М., 1987.
  10. Психология науки, 1998, с. 35..
  11. Eiduson, 1962, p. 107..
  12. Mahoney, 1976, p. 72..
  13. Психология науки, 1998, с. 37..
  14. Психология науки, 1998, с. 44..
  15. Психология науки, 1998, с. 45..
  16. Miller A. G. Imagery, metaphor, and physical reality // Psychology of science. Contributions to metascience. — Cambridge, 1989. — P. 326-341.
  17. Психология науки, 1998, с. 46..
  18. Психология науки, 1998, с. 48..
  19. Handbook of the Psychology of Science, 2013, p. 332..
  20. Психология науки, 1998, с. 85..
  21. Психология науки, 1998, с. 243..
  22. Karlsson J. L. Inheritance of creative intelligence. — Chicago: Nelson Hall, 1978.
  23. Юревич, 2001, с. 166..
  24. Психология науки, 1998, с. 244..
  25. Maslow, 1966, p. 21..
  26. Юревич, 2001, с. 167..
  27. Kubie L. Some unsolved problems of scientific career // Identity and Anxiety: Survival of the Person in Mass Society / Maurice Robert Stein. — Free Press of Glencoe, 1960. — P. 253. — 658 p.
  28. Merton R. The sociology of science: Theoretical and empirical investigation. — Chicago, 1973.
  29. Mahoney, 1976, p. 129..
  30. Психология науки, 1998, с. 270..
  31. Mahoney, 1976, p. XIV..
  32. Eiduson, 1962, p. 108..
  33. Психология науки, 1998, с. 271..
  34. Психология науки, 1998, с. 272..
  35. Maslow, 1966, p. 133..
  36. Психология науки, 1998, с. 273..
  37. Kohn A. False prophets: Freud and error in science and medicine. — Oxford, 1986.
  38. Mahoney, 1976.
  39. Психология науки, 1998, с. 274..

Шаблон:Науки